Неточные совпадения
Порфирий
вышел, как-то согнувшись и как бы избегая глядеть
на Раскольникова. Раскольников подошел к
окну и с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, по расчету, тот
выйдет на улицу и отойдет подальше. Затем поспешно
вышел и сам из комнаты.
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не
выходил на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у
окна и смотрел во тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Он остановил коня пред крыльцом двухэтажного дома, в пять
окон на улицу, наличники украшены тонкой резьбой, голубые ставни разрисованы цветами и кажутся оклеенными обоями.
На крыльцо
вышел большой бородатый человек и, кланяясь, ласково сказал...
— Знаете, это все-таки — смешно!
Вышли на улицу, устроили драку под
окнами генерал-губернатора и ушли, не предъявив никаких требований. Одиннадцать человек убито, тридцать два — ранено. Что же это? Где же наши партии? Где же политическое руководство массами, а?
В юности он приезжал не раз к матери, в свое имение, проводил время отпуска и уезжал опять, и наконец
вышел в отставку, потом приехал в город, купил маленький серенький домик, с тремя
окнами на улицу, и свил себе тут вечное гнездо.
Пройдя площадь с церковью и длинную
улицу с ярко светящимися
окнами домов, Нехлюдов вслед за проводником
вышел на край села в полный мрак.
Кабинет Бахарева двумя
окнами выходил на улицу и тремя
на двор.
Он был в один этаж и
выходил на улицу пятнадцатью
окнами.
От множества сбившихся людей в фанзе стояла духота, которая увеличивалась еще оттого, что все
окна в ней были завешены одеялами. Я оделся и
вышел на улицу.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками
выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из
окон домов свет
выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «
на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Хозяйка начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция
вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим, квартира
на улицу отнимается, и переводится он
на задний двор с тем, чтобы жена его не смела и показываться в тех местах первого двора,
на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана
выходить на улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных
окон.
— У нас, евреев, это делается очень часто… Ну, и опять нужно знать, за кого она
выйдет. А! Ее нельзя-таки отдать за первого встречного… А такого жениха тоже
на улице каждый день не подымешь. Когда его дед, хасид такой-то, приезжает в какой-нибудь город, то около дома нельзя пройти… Приставляют даже лестницы, лезут в
окна, несут больных, народ облепляет стены, чисто как мухи. Забираются
на крыши… А внук… Ха! Он теперь уже великий ученый, а ему еще только пятнадцать лет…
Выйдя от Луковникова, Галактион решительно не знал, куда ему идти. Раньше он предполагал завернуть к тестю, чтобы повидать детей, но сейчас он не мог этого сделать. В нем все точно повернулось. Наконец, ему просто было совестно. Идти
на квартиру ему тоже не хотелось. Он без цели шел из
улицы в
улицу, пока не остановился перед ссудною кассой Замараева. Начинало уже темнеть, и кое-где в
окнах мелькали огни. Галактион позвонил, но ему отворили не сразу. За дверью слышалось какое-то предупреждающее шушуканье.
Окно его
выходило на улицу, и, перегнувшись через подоконник, можно было видеть, как вечерами и по праздникам из кабака вылезают пьяные, шатаясь, идут по
улице, орут и падают.
Князь
вышел и некоторое время ходил в раздумье по тротуару.
Окна комнат, занимаемых Рогожиным, были все заперты;
окна половины, занятой его матерью, почти все были отперты; день был ясный, жаркий; князь перешел через
улицу на противоположный тротуар и остановился взглянуть еще раз
на окна: не только они были заперты, но почти везде были опущены белые сторы.
Ночь была темная, и только освещали
улицу огоньки, светившиеся кое-где в
окнах. Фабрика темнела черным остовом, а высокая железная труба походила
на корабельную мачту. Издали еще волчьим глазом глянул Ермошкин кабак: у его двери горела лампа с зеркальным рефлектором. Темные фигуры входили и
выходили, а в открывшуюся дверь вырывалась смешанная струя пьяного галденья.
После обеда Груздев прилег отдохнуть, а Анфиса Егоровна ушла в кухню, чтобы сделать необходимые приготовления к ужину. Нюрочка осталась в чужом доме совершенно одна и решительно не знала, что ей делать. Она походила по комнатам, посмотрела во все
окна и кончила тем, что надела свою шубку и
вышла на двор. Ворота были отворены, и Нюрочка
вышла на улицу. Рынок, господский дом, громадная фабрика, обступившие завод со всех сторон лесистые горы — все ее занимало.
Дом этот был похож
на многие домы Лефортовской части. Он был деревянный,
на каменном полуэтаже. По
улице он
выходил в пять
окон, во двор в четыре, с подъездом сбоку. Каменный полуэтаж был густо выбелен мелом, а деревянный верх выкрашен грязновато-желтою охрой.
Суббота была обычным днем докторского осмотра, к которому во всех домах готовились очень тщательно и с трепетом, как, впрочем, готовятся и дамы из общества, собираясь с визитом к врачу-специалисту: старательно делали свой интимный туалет и непременно надевали чистое нижнее белье, даже по возможности более нарядное.
Окна на улицу были закрыты ставнями, а у одного из тех
окон, что
выходили во двор, поставили стол с твердым валиком под спину.
Через пять минут он заснул, сидя в кресле, откинувшись
на его спинку головой и отвесив нижнюю челюсть. Тамара выждала некоторое время и принялась его будить. Он был недвижим. Тогда она взяла зажженную свечу и, поставив ее
на подоконник
окна, выходившего
на улицу,
вышла в переднюю и стала прислушиваться, пока не услышала легких шагов
на лестнице. Почти беззвучно отворила она дверь и пропустила Сеньку, одетого настоящим барином, с новеньким кожаным саквояжем в руках.
Когда она
вышла на улицу и услыхала в воздухе гул людских голосов, тревожный, ожидающий, когда увидала везде в
окнах домов и у ворот группы людей, провожавшие ее сына и Андрея любопытными взглядами, — в глазах у нее встало туманное пятно и заколыхалось, меняя цвета, то прозрачно-зеленое, то мутно-серое.
Вечером хохол ушел, она зажгла лампу и села к столу вязать чулок. Но скоро встала, нерешительно прошлась по комнате,
вышла в кухню, заперла дверь
на крюк и, усиленно двигая бровями, воротилась в комнату. Опустила занавески
на окнах и, взяв книгу с полки, снова села к столу, оглянулась, наклонилась над книгой, губы ее зашевелились. Когда с
улицы доносился шум, она, вздрогнув, закрывала книгу ладонью, чутко прислушиваясь… И снова, то закрывая глаза, то открывая их, шептала...
Окно в Шурочкиной спальне было открыто; оно
выходило во двор и было не освещено. Со смелостью, которой он сам от себя не ожидал, Ромашов проскользнул в скрипучую калитку, подошел к стене и бросил цветы в
окно. Ничто не шелохнулось в комнате. Минуты три Ромашов стоял и ждал, и биение его сердца наполняло стуком всю
улицу. Потом, съежившись, краснея от стыда, он
на цыпочках
вышел на улицу.
В ноябре, когда наступили темные, безлунные ночи, сердце ее до того переполнилось гнетущей тоской, что она не могла уже сдержать себя. Она
вышла однажды
на улицу и пошла по направлению к мельничной плотинке. Речка бурлила и пенилась; шел сильный дождь; сквозь осыпанные мукой стекла
окон брезжил тусклый свет; колесо стучало, но помольцы скрылись. Было пустынно, мрачно, безрассветно. Она дошла до середины мостков, переброшенных через плотину, и бросилась головой вперед
на понырный мост.
Я несколько раз просыпался ночью, боясь проспать утро, и в шестом часу уж был
на ногах. В
окнах едва брезжилось. Я надел свое платье и сапоги, которые, скомканные и нечищенные, лежали у постели, потому что Николай еще не успел убрать, и, не молясь богу, не умываясь,
вышел в первый раз в жизни один
на улицу.
— Вы не верите?.. Ну, погодите!..
Выйдите на улицу…
на тротуар!.. Первое
окно от ворот из спальни Людмилы… Она иногда сидит около него!..
Сидишь, бывало, дома — чудятся шорохи, точно за дверью, в потемках, кто-то ручку замка нащупывает;
выйдешь на улицу — чудится, точно из каждого
окна кто-то пальцем грозит.
Это была длинная и узкая комната, три
окна которой
выходили на улицу, а два — в сени
на лестницу, по которой мы только что вошли.
Вечером, когда дед сел читать
на псалтырь, я с бабушкой
вышел за ворота, в поле; маленькая, в два
окна, хибарка, в которой жил дед, стояла
на окраине города, «
на задах» Канатной
улицы, где когда-то у деда был свой дом.
Вдруг послышался грохот, — разбилось оконное стекло, камень упал
на пол, близ стола, где сидел Передонов. Под
окном слышен был тихий говор, смех, потом быстрый, удаляющийся топот. Все в переполохе вскочили с мест; женщины, как водится, завизжали. Подняли камень, рассматривали его испуганно, к
окну никто не решался подойти, — сперва
выслали на улицу Клавдию, и только тогда, когда она донесла, что
на улице пусто, стали рассматривать разбитое стекло.
Уж было темно, когда Лукашка
вышел на улицу. Осенняя ночь была свежа и безветрена. Полный золотой месяц выплывал из-за черных раин, поднимавшихся
на одной стороне площади. Из труб избушек шел дым и, сливаясь с туманом, стлался над станицею. В
окнах кое-где светились огни. Запах кизяка, чапры и тумана был разлит в воздухе. Говор, смех, песни и щелканье семечек звучали так же смешанно, но отчетливее, чем днем. Белые платки и папахи кучками виднелись в темноте около заборов и домов.
— Удалось сорвать банк, так и похваливает игру; мало ли чудес бывает
на свете; вы исключенье — очень рад; да это ничего не доказывает; два года тому назад у нашего портного — да вы знаете его: портной Панкратов,
на Московской
улице, — у него ребенок упал из
окна второго этажа
на мостовую; как, кажется, не расшибиться? Хоть бы что-нибудь! Разумеется, синие пятна, царапины — больше ничего. Ну, извольте выбросить другого ребенка. Да и тут еще
вышла вещь плохая, ребенок-то чахнет.
Окно хотя и
выходило на улицу, но открывавшийся из него вид не представлял собой ничего интересного.
Скандал
вышел на всю
улицу, и, как в тот раз, когда в брагинские ворота ломился Самойло Михеич, опять в
окнах пазухинского дома торчали любопытные лица, и Старая Кедровская
улица оглашалась пьяными криками и крупной руганью.
Это старинный барский дом
на Троицкой
улице, принадлежавший старому барину в полном смысле этого слова, Льву Ивановичу Горсткину, жившему со своей семьей в половине дома, выходившей в сад, а театр
выходил на улицу, и
выходили на улицу огромные
окна квартиры Далматова, состоящей из роскошного кабинета и спальни.
Дни, когда в
окна стучит холодный дождь и рано наступают сумерки, и стены домов и церквей принимают бурый, печальный цвет, и когда,
выходя на улицу, не знаешь, что надеть, — такие дни приятно возбуждали их.
Они смотрели друг
на друга в упор, и Лунёв почувствовал, что в груди у него что-то растёт — тяжёлое, страшное. Быстро повернувшись к двери, он
вышел вон и
на улице, охваченный холодным ветром, почувствовал, что тело его всё в поту. Через полчаса он был у Олимпиады. Она сама отперла ему дверь, увидав из
окна, что он подъехал к дому, и встретила его с радостью матери. Лицо у неё было бледное, а глаза увеличились и смотрели беспокойно.
Облокотясь
на подоконник, он смотрел
на освещённые
окна против себя со злобой, с буйным негодованием и думал, что хорошо бы
выйти на улицу и запустить в одно из
окон булыжником.
— Один раз. А вы заметили меня из
окна,
вышли на улицу и дали мне письмо…
А через несколько часов Евсей сидел
на тумбе против дома Перцева. Он долго ходил взад и вперёд по
улице мимо этого дома, сосчитал в нём
окна, измерил шагами его длину, изучил расплывшееся от старости серое лицо дома во всех подробностях и, наконец, устав, присел
на тумбу. Но отдыхать ему пришлось недолго, — из двери
вышел писатель в накинутом
на плечи пальто, без галош, в шапке, сдвинутой набок, и пошёл через
улицу прямо
на него.
Два
окна второй комнаты
выходили на улицу, из них было видно равнину бугроватых крыш и розовое небо. В углу перед иконами дрожал огонёк в синей стеклянной лампаде, в другом стояла кровать, покрытая красным одеялом.
На стенах висели яркие портреты царя и генералов. В комнате было тесно, но чисто и пахло, как в церкви.
— Да, конечно, можно, — отвечала Анна Михайловна. Проводив Долинского до дверей, она вернулась и стала у
окна. Через минуту
на улице показался Долинский. Он
вышел на середину мостовой, сделал шаг и остановился в раздумье; потом перешагнул еще раз и опять остановился и вынул из кармана платок. Ветер рванул у него из рук этот платок и покатил его по
улице. Долинский как бы не заметил этого и тихо побрел далее. Анна Михайловна еще часа два ходила по своей комнате и говорила себе...
«Что бы я нашел сейчас
на улице тысячу рублей?.. Оделся бы щеголем, квартирку бы нанял… Кабинет, чтобы
выходил окнами на полдень… Шторы сделаю, как у командира полка, суровые, с синей отделкой… Непременно с синей…» Потом мысли его вдруг перескакивают: он в бою, бросается со взводом
на дымящийся редут, захватывает неприятельское знамя…
В эту ночь по трущобам глухой Безыменки ходил весь вечер щегольски одетый искатель приключений, всюду пил пиво, беседовал с обитателями и,
выходя на улицу, что-то заносил в книжку при свете, падавшем из
окон, или около фонарей.
— Ни одной ночи, — говорит, — бедная, не спала: все, бывало, ходила в белый зал гулять, куда, кроме как для балов, никто и не хаживал.
Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все ходит, или сядет у
окна, в которое с
улицы фонарь светит, да
на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и с той поры словно от княжны оторвалась.
Рославлев и Рено
вышли из кафе и пустились по Ганд-Газу, узкой
улице, ведущей в предместье, или, лучше сказать, в ту часть города, которая находится между укрепленным валом и внутреннею стеною Данцига. Они остановились у высокого дома с небольшими
окнами. Рено застучал тяжелой скобою; через полминуты дверь заскрипела
на своих толстых петлях, и они вошли в темные сени, где тюремный страж, в полувоинственном наряде, отвесив жандарму низкой поклон, повел их вверх по крутой лестнице.
Бегушев,
выйдя на улицу, не сел в экипаж свой, а пошел
на противоположный тротуар и прямо заглянул в освещенные
окна кабинета Домны Осиповны. Он увидел, что Олухов подошел к жене, сказал ей что-то и как будто бы хотел поцеловать у ней руку. Бегушев поспешил опустить глаза в землю и взглянул в нижний этаж; там он увидел молодую женщину, которая в домашнем костюме разбирала и раскладывала вещи. Бегушеву от всего этого сделалось невыносимо грустно, тошно и гадко!
Ее материнское сердце сжалось, но вскоре мысль, что он не вытерпит мучений до конца и выскажет ее тайну, овладела всем ее существом… она и молилась, и плакала, и бегала по избе, в нерешимости, что ей делать, даже было мгновенье, когда она почти покушалась
на предательство… но вот сперва утихли крики; потом удары… потом брань… и наконец она увидала из
окна, как казаки
выходили один за одним за ворота, и
на улице, собравшись в кружок, стали советоваться между собою.
Улица,
на которую
выходили окна моей комнаты, имела теперь самый печальный вид: ряды домиков, очень красивых в хорошую погоду, теперь выглядели мрачно, а непролазная грязь посредине
улицы представляла самое отвратительное зрелище, точно целая река грязи, по которой плыли телеги с дровами, коробья с углем, маленькие тележки с рудой и осторожно пробирались пешеходы возле самых домов по кое-как набросанным, скользким от дождя жердочкам, камням и жалким остаткам недавно зеленой «полянки».
К той, которая
выходила окнами во двор, прилегал сбоку небольшой кабинет, назначавшийся служить спальней; но у Вельчанинова валялись в нем в беспорядке книги и бумаги; спал же он в одной из больших комнат, той самой, которая
окнами выходила на улицу.